«В Перми пена практически уже вся сошла»

Я хочу сказать, что это перманентный процесс, скептицизм преодолевается каждый день. Мы люди великодушные и не фиксируем эти вещи. Я в принципе всю свою жизнь преодолеваю скептицизм.

Вот когда Валера Кошляков сделал свою первую выставку у меня в галерее, ко мне подходил Иосиф Бакштейн и говорил: «Марат, это же нельзя показывать, это же левый мозг, ты что!» И так же было на первой выставке Кулика — все собрались и просто решили устроить мне «родительское собрание» и объяснить: «Это не художник, Марат. Вот, наконец, проявилось, что у тебя нет художественного образования, ты сделал грубейшую ошибку».

Те люди, которые сначала относились скептически, а потом стали членами команды — не хочется их фиксировать и говорить: а, вот видишь… Но команда сторонников растет.

Я хочу сказать — когда год тому назад Гордеев выступил в Законодательном собрании и сказал, что мы будем делать музей современного искусства, его зашикали, он обиделся и ушел. А вчера утвердили бюджет не только музея, но и всей культурной программы те же самые люди. Это — что касается скептиков.

Касаемо местной и творческой интеллигенции — там действительно есть несколько уникальных персонажей, такие «инопланетяне», которые точно так же роскошно реализовали бы себя и в Москве. Это Паша Печенкин, Володя Абашев, то есть те, которые сразу же стали членами нашей команды и увидели в этом какой-то свой шанс.

Есть люди, например, Гера Исаакян, художественный руководитель Театра оперы и балета, который очень дружественен, но все-таки ждет. Раньше было две «звезды» в Перми, это — он (потому что очень сильный театр) и Алексей Иванов. Но сейчас много «звезд», и он немножко травмируется.

Очень много статей и в Spiegel, и в New York Times — везде, начинающихся со слова «Пермь». Город, еще вчера известный только тем, что там ГУЛАГ, бла-бла, вдруг преобразился.

Понятно, что это журналистский штамп. Понятно, что это в определенной степени соответствует правде, но человеку, который до этого 10 лет делал очень хороший театр в Перми, который просто не замечали, а сейчас замечают, ему обидно, что так пишут. Он говорит: «Я-то был!»

Есть Алексей Иванов. Он занял естественную позицию писателя-почвенника, ну как бы наше — это хорошее, привозное — это плохое. При этом все это сошло.

Иванов четыре месяца уже ничего не говорит, потому что его отличие от меня, наверное, в том, что я — человек, думаю об этом, а они — люди реагирующие. К примеру, в первой своей статье он говорит: вместо того чтобы поддерживать этот новый музей с привозным этим искусством, надо было развивать нашу художественную галерею, которая наша, пермская. Мне Чиркунов говорит: «Что-то надо ответить». Я сказал: «Ну, поехали в галерею». Художники — Айвазовский, Репин, Тропинин. Подзываю Надежду Беляеву, директора (мы делаем совместный проект): «Ну, расскажи, где здесь хоть один художник пермский, родился в Перми?» Один нашелся — «другой» Верещагин, №2, портретист. То есть объяснила, что культурное наследие формируется по другому принципу, не по месту практически, и что Пушкинский музей — это наше национальное достояние, хотя там — Матис, Гоген и т. д. Надо выращивать своих художников вместо того, чтобы тратить время. Я говорю: ну, хорошо, давай вот в Москве, этот — ростовчанин, куча московской школы концептуализма, куча людей из Одессы. При этом ты приезжаешь в Одессу, в Ростов — это убитые города, провинциальные, глушь, никакой культурной жизни. Я говорю: надо создавать площадку, и тогда те художники, которых ты вырастил, будут жить здесь, еще и другие приедут.

То есть система аргументации у Алексея Иванова очень хилая, но, с другой стороны, он нам очень помог. Все же писатель-почвенник — это нормальная позиция, и внутри этого какого-то диалога люди ориентировались. И сейчас большинство и сам он, видимо, это понял, что мы тебя любим как писателя, готовы тебе поставить памятник, но здесь люди, которые занимаются технологиями, пусть они работают.

Ну, и есть, конечно, потерявшие — председатель профсоюза, деятели культуры, председатель Союза художников. Я спрашивал про это в Москве. Мы даже не знаем, что такие организации есть, потому что на самом деле их нет — это «мертвяки» такие. А в провинции они еще какую-то роль играют — распределяют какие-то мастерские и, собственно говоря, в этой ситуации они уже не могут себя считать действующими персонажами, поэтому они пытаются в основном письмами в Министерство культуры, Государственную думу, президенту России и т. д.

Важно, что Пермь — это единственный край, субъект Федерации, в котором абсолютно свободная пресса и в котором оппозиционной прессы даже больше, чем провластной. Поэтому, естественно, оппоненты Чиркунова по бизнесу, по политике — люди, которые хотели бы на это место, пытаются воспользоваться этой энергией Алексея Иванова, энергией Союза художников — для того, чтобы угрожать Олегу и т. д.

В общем, я бы так сказал, что прошло очень гладко. В принципе эта пена могла быть гораздо более ядовитой. В Перми она практически уже вся сошла…

Что касается поддержки — музей за год из бюджетных средств не купил ни одной работы. Бюджет финансирует содержание здания и помогает организовывать выставки, финансировать деятельность, это зарплаты и т. д. А все работы куплены бизнесом.

Технология в России известная — Новый год, прием губернатора, собирается бизнес, и губернатор говорит: «Ребята, наше поколение должно оставить наследие. Этим наследием будет новый музей современного искусства. Участвуйте!»