ПЬЯНЫЙ НОЯБРЬ 1917 ГОДА

Падение Временного правительства и приход к власти в Петрограде большевиков вовсе не означали автоматического установления власти их партии на территории всей страны. Более того, многим, если не большинству образованных современников в тот момент казалось, что их победа случайна и носит временный характер. Такая точка зрения разделялась и подавляющим большинством пермяков, активно вовлеченным в политическую жизнь.

Необходимо учитывать, что лишь малая часть населения российской провинции была способна разобраться в программах политических партий и более или менее осознанно сформулировать свои предпочтения. Для таких «политически продвинутых» граждан партия Ленина вряд ли могла рассматриваться в качестве фаворита. «Подмоченная» в связи со скандалом о немецких деньгах и июльским выступлением в Петрограде репутация большевиков, их бесцеремонное заимствование эсеровской аграрной программы — все это не способствовало созданию положительного образа партии. Свержение правительства Керенского, потерявшего к середине октября остатки своей популярности, рассматривалось не как «приход к власти» большевиков, а скорее как досадный эксцесс, могущий отрицательно повлиять на проведение выборов в Учредительное собрание. Именно с ним и связывали в октябре-ноябре 1917 года свои планы и ожидания большинство политических сил, в том числе и действующих в Пермской губернии. Партией, реально претендовавшей на победу в выборах, были эсеры.

С точки зрения малограмотного, а чаще просто неграмотного большинства населения России, падение Временного правительства было воспринято как устранение власти вообще, власти как таковой. Демагогическая риторика большевиков осени 1917 года обещала населению все и сразу: не хотите войны — вот вам мир, хотите землю — вот вам земля. Такая позиция не имела ничего общего с традиционным понятием о власти.

Мы знаем большевиков как жестких, беспощадных к врагам и к собственному народу «государственников», под новыми лозунгами восстановивших распавшуюся Российскую империю.  Однако осенью 1917 года такой прогноз вряд ли мог прийти кому-то в голову. Если для нас сейчас октябрь 1917 года — это рождение Советского государства, то для современников, непосредственно переживавших это момент, — это падение последней законной власти и начало анархии.

Именно таким образом ситуация последних чисел октября-ноября 1917 года воспринималась большинством пермяков. Положение в городе может быть охарактеризовано как безвластие, катившееся к полной анархии. 2 ноября 1917 года состоялось экстренное заседание городской думы. С докладом от лица Пермского революционного комитета для спасения Родины и революции выступил меньшевик и лидер пермских социалистов А. А. Шнееров. Образованный 28 октября комитет первоначально включал по три представителя от каждой из социалистических партий: эсеров, меньшевиков и большевиков. Однако после обсуждения и принятия большинством комитета резолюции, осуждающей большевистский декрет о печати, последние покинули комитет.

На заседании 2 ноября разгорелась перепалка между представителями революционных партий. Эсеры и меньшевики обвиняли Петроградское правительство большевиков в том, что оно закрывает органы революционной печати: «Большевики «надели намордник» на печать и запретили революционным органам высказывать свое мнение». Представителя большевиков в городской думе П. И. Галанина разошедшиеся ораторы назвали «животным с толстым покровом». В ответ Галанин назвал пермских социалистов «просто либералами» и «маргариновыми социалистами».

В то время как социалисты ругались между собой, кадеты, по замечанию одного из наблюдателей, «со злорадством» наблюдали за конфликтом между революционными партиями. Энергия партий была сконцентрирована на приближающих выборах. Читающему газеты того времени может показаться, что демократия в Перми жива, дееспособна и полна энергии. Однако все эти комитеты и собрания, принимаемые ими резолюции и направляемые телеграммы уже не могли заслонить очевидного факта: власти в Перми не было.

А между тем ситуация в городе продолжала ухудшаться. Трудности с обеспечением Перми продовольствием постоянно нарастали. Попытки продовольственной управы наладить снабжение населения продуктами в условиях транспортного кризиса и нежелания крестьян давать продовольствие имели лишь частичный успех. Вставала угроза голода. Еще существовавшая, но малоэффективная милиция была не в состоянии защитить горожан от грабежей, воровства и хулиганства. Выходить на улицу вечером было просто опасно.

Ноябрьский погром 1917 года в Перми начался неожиданно как для властей, так и для граждан. В ночь на субботу 4 ноября (17 по старому стилю) толпа солдат, преимущественно из 107-го полка, якобы «подстрекаемая неизвестным человеком», из казармы полка пошла на склад Товарищества Поклевского-Козелл где, по слухам, было пиво. Придя к складу, толпа действительно нашла там пиво и  не встретила никакого сопротивления со стороны охраны. Напившись,  солдаты отправились громить магазины на улице Сибирской. Дойдя до магазина Малюшкина, толпа в погребе нашла вино и спирт.

Судя по сохранившимся описаниям погрома, посланные усмирять пьяных патрули присоединились к веселью: «При виде спирта и водки даже более благоразумные солдаты не утерпели и стали пробовать. В конце концов, патрули и погромщики смешались в одну толпу пьяных людей».

Большинство крупных магазинов в центре города было вскрыто и разграблено уже в первую ночь погрома. К солдатам присоединилась часть охочих до чужого добра и выпивки горожан, среди которых было много женщин. На Сибирской остались неразбитыми магазин Валитова, Попова и парикмахерская Зильберг. Другая толпа направилась прямо на улицы Торговую и Красноуфимскую. На Торговой остались неразбитыми только дома, где не было торговых помещений и где были железные шторы. Магазины купцов Пермякова, Ибрагимова, Досманова, Бабанова и других в новом Торговом ряду уцелели также благодаря железным дверям и шторам. На углу улиц Петропавловской и Красноуфимской был разбит только магазин Грибушина. Склады Союза потребительских обществ напротив Грибушина сохранились благодаря квартирующим над ними солдатам, которые не подпускали толпу.

Милиция, имевшаяся в распоряжении городской управы, оказалась неспособной навести в городе порядок. Очевидцы отмечали отдельные попытки прекратить погром уже утром 4 ноября: «Несколько человек… с саблями и револьверами бегали и кричали охрипшими голосами: «Прочь, мерзавцы! Оставьте все!» Временами они стреляли в воздух». Толпа вяло реагировала на эти угрозы, переходя от того места, от которого ее пытались отогнать, к другим магазинам.

Попытка остановить пьяную вакханалию, выпустив весь имевшийся на складе Поклевского-Козелл запас спирта в канализацию, оказалась неудачной. По-видимому, трубы были испорченными, или кто-то сообщил толпе о вылитом спирте. Солдаты разобрали часть труб, и по ним спирт стал выливаться на улицу. По сохранившимся описаниям, «пьяная толпа, увидав это, бросилась к спирту и пила его вместе с грязью и навозом».

Очевидцы наблюдали многочисленные сцены вандализма, поразившие их воображение. Например, при разгроме модных галантерейных магазинов толпа выбрасывала очень дорогие шляпы, кружева, веера прямо на дорогу и втаптывала их в грязь. Били стекла и витрины не только с целью проникновения в магазины, но и просто так, очевидно, наслаждаясь самим процессом разрушения. Многие солдаты стреляли в воздух — не столько чтобы напугать обывателей, а скорее от ощущения полноты жизни, стремясь выразить охватившую их эйфорию от чувства вседозволенности и раскрепощенности.

Газеты отмечали веселое, приподнятое настроение погромщиков: «На лицах сияла радость».

В воскресенье 5 ноября погром продолжался, хотя и в меньшей степени. Был разграблен пивной завод Ижевского товарищества, и снова началась попойка. Солдаты и присоединившиеся к ним обыватели носили пиво по домам чем только могли: ведрами, бочками, чайниками, бутылками и даже сапогами. В субботу и воскресенье по Сибирской нельзя было пройти по тротуару, передвигались лишь по мостовой, да и  то с трудом: тротуар был завален выброшенным товаром.

В понедельник погром практически закончился — лишь в Старой слободке происходили «маленькие беспорядки».

Материальные потери были огромны; погибли несколько человек, пытавшихся остановить погромщиков. Один владелец магазина умер от разрыва сердца, не выдержав зрелища его разграбления.

Обыватели были напуганы, бессилие милиционеров перед толпой не осталось незамеченным. Ожидали массовых погромов с поджогами и другими зверствами. К счастью, они не состоялись.

Принято считать, что погром был прекращен совместными усилиями рабочих Мотовилихи и Городской думы. Это не совсем так. Скорее, он стих сам собой, когда все доступное спиртное в городе было выпито. Остановить толпу пьяных солдат, многие из которых были вооружены винтовками, ни малочисленная милиция, подчинявшаяся городской думе, ни мотовилихинские рабочие были не в состоянии.

Примечательна реакция на ноябрьский погром со стороны местных политических партий и «образованного общества». Вышедшие после погрома газеты по-разному комментировали его причины.

Кадетская «Народная свобода» полагала, что главная причина — непрерывная в течение последних месяцев проповедь анархизма, классовой ненависти и идеи бесплатного получения всех благ со стороны революционных партий.

Эсеровская «Народная воля», наоборот, считала, что народ, громивший пермские магазины и лавки, не виновен. Вина возлагалась на контрреволюционеров, спровоцировавших погром. Автор-интеллигент, написавший статью, посвященную погрому, определил свое отношение к нему уже в эпиграфе: «Господи, прости им, они не ведают, что творят». По его мнению, главная вина за погром лежит на царизме, исказившем народную нравственность и, конечно, на буржуазии: «Это не только был пьяный погром, и не только виновниками его является шайка организованных хищников, здесь кроется нечто более значительное. С одной стороны, глухой протест, еще недостаточно осознанный, против буржуазии. С другой, гнетущее настроение здоровых людей, оторванных войною от семьи и привычного труда, загнанных в казармы, где так мало возможности найти правильный выход накопившейся энергии… Среди буржуазии были тоже хищники, которые преступно скрывали спирт, а может быть, и такие, которые в удобный момент сообщили о его наличии».

Эсеры обвиняли в создании условий для погромов и большевиков, благодаря которым «сейчас в Петрограде и Москве льется братская кровь и гибнут исторические ценности».

После окончания погрома Пермский Совет рабочих и солдатских депутатов (тогда еще не большевистский) принял решение о проведении массовых обысков у горожан с целью изъятия награбленного. Эта операция вызвала бурное негодование в среде обывателей. Милиция, оказавшаяся неспособной остановить погром, действовала при обысках «революционными методами».

Сохранились свидетельства о том, как пьяные милиционеры являлись с обыском в первом часу ночи, без ордеров, а возмущавшихся обывателей объявляли погромщиками и забирали в кутузку. Один из таких «погромщиков», избитый милиционерами при допросе, был заключен в Пермское арестантское отделение, где о нем надолго забыли. Только обратившись в декабре в комитет лафетного цеха Мотовилихинского пушечного завода, он смог добиться своего освобождения, просидев в тюрьме почти месяц.